Хирургия высоких технологий должна быть более доступной. Аргументы и факты
Автор:
Татьяна Гурьянова
Статья из номера «АиФ Здоровье» http://www.aif.ru/health/article/31470
Игорь Хатьков: «Хирургия высоких технологий должна быть более доступной»
Операции на органах брюшной полости, которыми заимает Игорь Хатьков, – один из самых сложных разделов хирургии...
За одну из таких операций заведующий кафедрой факультетской хирургии №2 МГМСУ, доктор медицинских наук, профессор Игорь Хатьков получил награду Европейского общества эндоскопических хирургов.
Высший пилотаж
«AиФ»: – Игорь Евгеньевич, насколько я знаю, вы были первым в нашей стране хирургом, выполнившим лапароскопическую панкреатодуоденальную резекцию (радикальную операцию при раке головки поджелудочной железы). Эта операция считается высшим пилотажем в хирургии. В чем ее сложность?
Игорь Хатьков: – В технике правильного исполнения. В этом случае мало удалить опухоль. Вместе с головкой поджелудочной железы приходится удалять и двенадцатиперстную кишку, общий желчный проток с желчным пузырем, а в ряде случаев – и часть желудка. При этом очень важно выполнить операцию с соблюдением всех канонов онкологической хирургии, полноценно удалив пораженные злокачественным процессом лимфатические узлы. Учитывая, что сшивать приходится тонкостенные структуры диаметром от 2 до 3 мм, от хирурга это требует очень высокой точности действий.
«AиФ»: – Выходит, что, удаляя опухоль, вы разрушаете анатомию пациента?!
И. Х.: – И тут же ее восстанавливаем, правда, сделать это чрезвычайно сложно. Еще недавно смертность после таких операций достигала 30%. Сегодня, благодаря современной хирургической технике и современному реанимационному обеспечению, в ведущих российских клиниках послеоперационную летальность удалось снизить до 1–3%. Но лапароскопически (через небольшие проколы. – Ред.) сделать такую операцию очень сложно. В мировой хирургической практике произведено не более 144 лапароскопических панкреатодуоденальных резекций, из них 21 – у нас в стране.
Железа хирургической тяжести
«AиФ»: – Оперировать на поджелудочной железе сложно?
И. Х.: – Очень! В начале прошлого века считалось, что такие глубоко лежащие структуры, как поджелудочная железа, недоступны даже для осмотра эндоскопическими инструментами. А в 30–40-е годы в Германии (стране-законодательнице современной хирургии) было даже специальное слово, обозначающее поджелудочную железу как орган, враждебный для хирургии.
«AиФ»: – Почему?
И. Х.: – Из-за агрессивного сока поджелудочной железы – ферментов, которые в ней вырабатываются и которые необходимы для переваривания пищи. Если они выходят наружу, то начинают разрушать окружающие ткани. Поскольку удаление части поджелудочной железы всегда связано с травмой, для выполнения таких операций необходимо не только высокое мастерство хирурга, но и нечувствительный к переваривающему действию ферментов шовный материал.
«AиФ»: – Вы как-то просчитываете перед операцией риск для пациента?
И. Х.: – Эти риски известны. Ведь медицина – наука статистическая. Когда внедряется какой-то метод лечения, всегда оцениваются его результаты, накапливается аналитический материал. В свое время еще Боткин говорил: есть три действующих лица в медицине – врач, больной и болезнь. Если больной с врачом – одна команда, получается два против одного. Поэтому я всегда стараюсь пациенту все подробно объяснять. Операция делается лишь в том случае, когда ее риски меньше, чем риск самого заболевания. Благо, сегодня хирургия стала во много раз более безопасной, чем 10–15 лет назад.
Желания и возможности
«AиФ»: – Слышала, что ряд операций вы проводили в виртуальном шлеме. Звучит фантастически…
И. Х.: – Никакой фантастики здесь нет. Фантастическим можно считать только высококачественное изображение, которое дает использование этой аппаратуры. Обычная лапароскопическая операция обеспечивает двухмерное изображение. При использовании виртуального шлема, подключенного к специальному лапароскопу (трубочка, которая вставляется в брюшную полость. – Ред.), – «картинка» трехмерная, а значит, изображение органов, на которых проводят операцию, получается объемным и четким. Для работы в таком шлеме не нужен монитор. Хирург до операции надевает виртуальный шлем, настраивает свое зрение под стереокамеру и спокойно работает. Для многочасовых операций – это большое подспорье.
«AиФ»: – И много у нас таких шлемов?
И. Х.: – Насколько я знаю, пока один.
«AиФ»: – Значит, для нашей страны эта зарубежная аппаратура – медицинская экзотика? А операции высокого технологического уровня простым смертным у нас доступны?
И. Х.: – Перед лицом болезни все мы – простые смертные. А если серьезно… Для того чтобы подобные высокотехнологичные операции были доступны, нужно финансовое обеспечение. Одна из развивающихся форм этого процесса – квоты на лечение, которые должны иметь адекватное денежное выражение. Количество таких квот постепенно растет, но, очевидно, на всех нуждающихся пока не хватает. И, конечно, требуется солидное базовое оснащение клиник. У нас на кафедре факультетской хирургии №2 Московского государственного медико-стоматологического университета, которой я заведую, есть несколько клинических баз, но наиболее серьезные операции мы можем выполнять лишь на одной из них, не переживая, что в какой-то момент нам чего-нибудь не хватит.
Кадры решают все
«AиФ»: – И все же, что, по-вашему, мешает развитию высокотехнологичной медицинской помощи в России: дефицит средств или дефицит кадров?
И. Х.: – И то и другое. Современная хирургическая наука (в том числе и наша, российская) ушла далеко вперед, что требует больших затрат. И, конечно, блестящего знания предмета. Для того чтобы освоить профессию хирурга, медицинским учебным заведениям нужны собственные клинические базы – так, как это существует за рубежом. Университетские клиники – это, на мой взгляд, высшая форма развития стационара, обеспечивающая не только высококачественный лечебный процесс, но и эффективное обучение студентов и врачей. У нас же в стране, на мой взгляд, сложилась не очень совершенная система подготовки специалистов, при которой медицинское учебное заведение не имеет собственной клиники, а договаривается с другими больницами, у которых подчас совершенно другие интересы…
«AиФ»: – Что же делать бедному студенту? Как осваивать специальность?
И. Х.: – Ходить на операции и смотреть, читать книги! В любой цивилизованной стране хирург начинает самостоятельно оперировать в 32–35 лет. И только после того, как он пройдет различные специализации, получит сертификаты. Но игра, как говорится, стоит свеч. За рубежом быть хирургом – значит, иметь положение в обществе и материальное благополучие. У нас таких гарантий, увы, нет…
«AиФ»: – Тем не менее в свое время вы не остались работать в Америке, хотя такая возможность у вас была?
И. Х.: – Да, и ничуть об этом не жалею. Я быстро понял, что то, что я на тот момент уже делал в России, там даже при титанических усилиях я делал бы лет через десять. Конкуренция в Америке очень высока. В том числе – и в хирургии. И потом, я оптимист и верю, что нужен своей стране.